Наконец-то добила
"Язык третьего рейха" Виктора Клемперера. Эта книга ценна прежде всего - и практически только - как живые "полевые" наблюдения за языком тоталитарного государства и его влиянием на мышление.
В теоретическом, обобщающем плане Клемперер увы, был довольно слаб. "Записная книжка филолога" - правильный подзаголовок. Не научный труд - записная книжка. Полная метких и интересных наблюдений - это да. Но без оруэлловского беспощадного и безошибочного обобщения.
Меня поразила глава, где Клемперер пишет о проникновении техницизмов, узкой технологической лексики в общественно-политическую сферу нацистской Германии. Он трактует это явление - и мне кажется, небезосновательно, - как симптом и одновременно инструмент "роботизации" личности, превращения ее в механизм, послушный кнопке-приказу.
"Сплошь и рядом деятельные люди сравниваются с моторами. Так, в еженедельнике «Рейх» о гамбургском руководителе говорится, что он на своем посту – как «мотор, работающий на предельных оборотах». Но еще сильнее этого сравнения, которое все же проводит границу между образом и сравниваемым с ним объектом, еще ярче свидетельствует о механизирующем мироощущении фраза Геббельса: «В обозримом будущем нам придется в некоторых областях снова поработать на предельных оборотах». Итак, нас уже не сравнивают с машинами, мы – просто машины. Мы – это Геббельс, это нацистское правительство, это вся гитлеровская Германия, которых нужно подбодрить в тяжелую минуту, в момент ужасающего упадка сил; и красноречивый проповедник не сравнивает себя и всех своих верных собратьев с машинами, а отождествляет с ними. Можно ли представить себе образ мышления, в большей степени лишенный всякой духовности, чем тот, который выдает себя здесь?"
Когда читаешь этот отрывок, не может не вспомниться знаменитое советское: "и вместо сердца - пламенный мотор". Далее по тексту Клемперер сам приходит к невольному сопоставлению:
"У меня не выходит из головы слово, которое я постоянно слышу теперь, когда русские стараются построить заново нашу полностью разрушенную школьную систему: цитируется выражение Ленина, что учитель – инженер души. И это тоже технический образ, пожалуй, самый технический. Инженер имеет дело с машинами, и если в нем видят подходящего человека для ухода за душой, то я должен отсюда заключить, что душа воспринимается как машина…"
Но практически дойдя до вывода о схожести языков двух тоталитарных систем, автор вдруг дает задний ход - и начинает искать оправдания советскому новоязу. Поиски эти, надо сказать, оставляют ощущение интеллектуальной беспомощности.
"Очевидно, что большевизм в техническом отношении учится у американцев, что он со страстью технизирует свою страну, в результате чего его язык по необходимости несет на себе следы сильнейшего влияния техники. Но ради чего он технизирует свою страну? Для того, чтобы обеспечить людям достойное существование, чтобы предложить им – на усовершенствованном физическом базисе, при снижении гнетущего бремени труда – возможность духовного развития. Появление массы новых технических оборотов в языке большевизма отчетливо свидетельствует, таким образом, совсем не о том, о чем это свидетельствует в гитлеровской Германии: это указывает на средство, с помощью которого ведется борьба за освобождение духа, тогда как заимствования технических терминов в немецком языке с необходимостью приводят к мысли о порабощении духа."
Почему Клемперер не допускает даже мысли сопоставить гитлеровский и ленинско-сталинский новояз - не говоря уже о выводах о схожести двух систем? Ответ очевиден: СССР в то время в тех обстоятельствах мог восприниматься Клемперером только как сила добра и освобождения. Ангелы-спасители с огненным мечом являются не иначе как в абсолютно белых одеждах.
И потому филолог, практически дошедший до правильного вывода - в страхе отступил.
